В себе уверен я вполне, и светлый образ мне не нужен, а кто злословит обо мне, пусть знает... я гораздо хуже!
Сижу я и размышляю над фразой: «рай для комаров в аду для людей».
Ну и, само собой, про обители, коих вроде как до фига. И вот что у меня вытанцовывается. Самая идиотская участь, которую мы можем себе обеспечить, — это оказаться в вечности не в компании своих.
А самая лучшая - напротив, и совершенно неважно, как это место будет называться и чем казаться тем, кто ему чужд. Есть те, кого искренне прёт возиться с детьми. Есть те, кого прёт рисовать чертежи.
Есть те, кого прёт рубить тяжёлый рок. Все трудности, если они сопряжены с любимым делом, человеку в радость. Но если я умудрюсь в вечности попасть педагогом в вечный детский сад или за вечный кульман вычерчивать Небесный Иерусалим — для меня это будет ад кромешный.
А для скромной монахини, любящей ухаживать за больными, оказаться на вечной репетиции метал-группы — это тоже ужас, мрак, и реально ад.
Причем это не значит, что монахиня не может в удовольствие послушать в наушничках «Металлику», ну так, под настроение, а я откажусь принять её заботу, оказавшись в госпитале.
Плодами жизни друг друга мы можем пользоваться в радость, но жить жизнь друг друга — увольте.
Меж тем, все высокоумные книжки пытаются меня прельстить, что если я не буду жрать, кирять, трахаться, но зато буду неустанно молидзе и, по слову Пелевина, чувствовать себя говном, то может быть я удостоюсь невиданного счастья оказаться в вечности в компании Василия Великого, Златоуста, Феофана Затворника и прочих ребят. Вот уж перспектива так перспектива! И чем я всю вечность буду там заниматься? О чём с ними говорить? О парусии или ошибках Оригена? Я в гробу это видал, мне не интересно. Монаху с монахами есть о чем трендеть, а я-то тут с какого боку? Мне, пожалуйста, туда, где все НАШИ. Где разбираются в каскадах вибраций и взаимоотношениями обертонов. Феофан, побывав на экскурсии в местах, где это ваяют, решил бы, что посетил ад.
Ну и ладушки. Сталелитейный цех — ад для парикмахера. Парикмахерская — ад для сталевара. Меж тем ещё Трисмегист отметил, что всё подобно всему. И пофиг, во что ты упёрся — ножницы, гитару, чётки с «Добротолюбием», клистир для больного, «калаш».
Главное упереться, и тогда предмет тебя всему научит, Кастанеда не даст соврать. Я бы это не писал, ибо здравому человеку это и так понятно, но сколько я народу видел, забросивших то, что они любят и умеют ради «духовных практик».
Какая духовная практика обучит тебя лучше, чем то, что ты любишь и умеешь? Теши свою табуретку, в ней — космос. Пей вискарь, страдай похмельем. В нём — история мира. Делись радостью — будешь Христос.
А монашье оставь монахам. Их это прёт, реально. Можешь приехать к ним в гости, попить их вина, полюбоваться их цветниками, отдохнуть в их покое. Не не нужно пытаться жить их жизнь. У тебя своих дел по горло.
Сергей Калугин
Ну и, само собой, про обители, коих вроде как до фига. И вот что у меня вытанцовывается. Самая идиотская участь, которую мы можем себе обеспечить, — это оказаться в вечности не в компании своих.
А самая лучшая - напротив, и совершенно неважно, как это место будет называться и чем казаться тем, кто ему чужд. Есть те, кого искренне прёт возиться с детьми. Есть те, кого прёт рисовать чертежи.
Есть те, кого прёт рубить тяжёлый рок. Все трудности, если они сопряжены с любимым делом, человеку в радость. Но если я умудрюсь в вечности попасть педагогом в вечный детский сад или за вечный кульман вычерчивать Небесный Иерусалим — для меня это будет ад кромешный.
А для скромной монахини, любящей ухаживать за больными, оказаться на вечной репетиции метал-группы — это тоже ужас, мрак, и реально ад.
Причем это не значит, что монахиня не может в удовольствие послушать в наушничках «Металлику», ну так, под настроение, а я откажусь принять её заботу, оказавшись в госпитале.
Плодами жизни друг друга мы можем пользоваться в радость, но жить жизнь друг друга — увольте.
Меж тем, все высокоумные книжки пытаются меня прельстить, что если я не буду жрать, кирять, трахаться, но зато буду неустанно молидзе и, по слову Пелевина, чувствовать себя говном, то может быть я удостоюсь невиданного счастья оказаться в вечности в компании Василия Великого, Златоуста, Феофана Затворника и прочих ребят. Вот уж перспектива так перспектива! И чем я всю вечность буду там заниматься? О чём с ними говорить? О парусии или ошибках Оригена? Я в гробу это видал, мне не интересно. Монаху с монахами есть о чем трендеть, а я-то тут с какого боку? Мне, пожалуйста, туда, где все НАШИ. Где разбираются в каскадах вибраций и взаимоотношениями обертонов. Феофан, побывав на экскурсии в местах, где это ваяют, решил бы, что посетил ад.
Ну и ладушки. Сталелитейный цех — ад для парикмахера. Парикмахерская — ад для сталевара. Меж тем ещё Трисмегист отметил, что всё подобно всему. И пофиг, во что ты упёрся — ножницы, гитару, чётки с «Добротолюбием», клистир для больного, «калаш».
Главное упереться, и тогда предмет тебя всему научит, Кастанеда не даст соврать. Я бы это не писал, ибо здравому человеку это и так понятно, но сколько я народу видел, забросивших то, что они любят и умеют ради «духовных практик».
Какая духовная практика обучит тебя лучше, чем то, что ты любишь и умеешь? Теши свою табуретку, в ней — космос. Пей вискарь, страдай похмельем. В нём — история мира. Делись радостью — будешь Христос.
А монашье оставь монахам. Их это прёт, реально. Можешь приехать к ним в гости, попить их вина, полюбоваться их цветниками, отдохнуть в их покое. Не не нужно пытаться жить их жизнь. У тебя своих дел по горло.
Сергей Калугин