В себе уверен я вполне, и светлый образ мне не нужен, а кто злословит обо мне, пусть знает... я гораздо хуже!
Проход метро, где люди, словно тени,
Как в муравейнике – туда-сюда,
Старушка у стены в пальтишке старом
С протянутой рукой сгорала от стыда.
Не отрывала глаз она от пола,
Ждала. Монетки падали в ладонь.
Она «спасибо» тихо говорила,
А её душу пожирал огонь.
Сто долларов руки её коснулись,
Как будто воплощение мечты.
Мужчина ей знакомо улыбнулся,
Она вся покраснела: «Витя, ты?»
«Да, это я, Мария Алексевна,
Ваш самый непутёвый ученик», -
Пробормотал и, резко наклонившись,
К протянутой руке её приник.
И отошёл, в толпе спешащей скрывшись.
Она стояла, прислонясь к стене.
Морщинистые губы лишь шептали:
«О, Господи, за что же это мне?»
Как в муравейнике – туда-сюда,
Старушка у стены в пальтишке старом
С протянутой рукой сгорала от стыда.
Не отрывала глаз она от пола,
Ждала. Монетки падали в ладонь.
Она «спасибо» тихо говорила,
А её душу пожирал огонь.
Сто долларов руки её коснулись,
Как будто воплощение мечты.
Мужчина ей знакомо улыбнулся,
Она вся покраснела: «Витя, ты?»
«Да, это я, Мария Алексевна,
Ваш самый непутёвый ученик», -
Пробормотал и, резко наклонившись,
К протянутой руке её приник.
И отошёл, в толпе спешащей скрывшись.
Она стояла, прислонясь к стене.
Морщинистые губы лишь шептали:
«О, Господи, за что же это мне?»